Трубку берет чужой голос. Живой, полный жизни, в нем столько спокойного энтузиазма, что я теряюсь
- Можно М? - не складно говорю я, путаясь в буквах, как в паутине
- Она не может говорить с вами - за живой доброжелательностью - острые зубы
Теряюсь еще больше и ненавидя себя за слабость, бубню - Это очень важно
На том конце провода тишина и мне кажется, что связь прервалась.
Проходит минута и чужой голос безразлично говорит - Расставаться всегда тяжело. Возьмите себя в руки.
Кладу телефон на пол и обнимаю себя руками, сворачиваюсь в позу эмбриона.
- Мама, мама - на полу разлита красная краска. Я красила холст - рыжина, вплетеная в круглые соломенные стога. Бесконечная, лазурная синева, еще до первой грозы, когда голубой обратится в ледяной темно зеленый. Две краски - охра и синева.
Красный был предназначен для дерева. Но сейчас он разлит по полу. В нем мои темно синие джинсы и белая широкая мужская рубашка.
Я плачу и вою, лежа на полу в этой краске, а мой кот осторожно ступая лапами подходит, чтобы слизать слезы.
Вою от дикой боли где-то в грудине. Они все здесь испортили, все сломали, все превратили в неузнаваемый, паралелльный мне мир. Все подменили.
Плачу, лежа на полу, пока меня не начинает рвать. Разбиваю случайно бокал. Ноги режут осколки и красная кровь мешается с разбитой по полу краской.
- Возьмите себя в руки
Делаю глоток вина из горла, запивая пару таблеток феназепама с оланзапином.
Беру кисточку и рисую крест внизу незаконченного рисунка. Солнце убегает вдаль по моей рыжей пшенице.
Выхожу на крышу, чтобы запустить в небо сделанный самолетик.
Я никогда не просила тебя, Дракон. Но в этот раз пишу нервным почерком.
Save me. Because I'm dying. И всем все равно.
|