Я всё же думаю, что это он сгоряча. Не рискнул бы он на дело, которое казнью за измену пахнет. Не с его трусостью.
За тебя: Надежда
.Re: За тебя: Надежда
Экзальт не был на родине с войны.
Не то чтоб не смог бы приехать; щедрость Вождя, спасителя и нового командира, а теперь и друга, не знала границ. Даже в разгаре послевоенной неразберихи, когда стычки вспыхивали тут и там без предупреждения и видимого плана, когда опасность могла возникнуть в любой момент, Мику отпустил бы его в гости к родным. Но, как ни доверял Экзальт дружине и своим ребятам в ней, отлучиться в такое время он не мог.
За эти годы Шита-Жогу изменился. Хаос и паника, которые Экзальт оставил за спиной при бегстве в спасительные башни речного замка, превратился в отстроенные наскоро, но вполне аккуратные и добротные домики. Улицы были чистыми и светлыми, и даже деревья, многие из них ещё саженцы, зеленели меж построек. Везде царили покой и процветание, и отчаяние, что заполняло душу шесть лет назад, сейчас обернулось тихой радостью.
Многое он не узнавал. Головорезы Авара, а потом и Базиля, порезвились в городе от всей чёрной души. Безжалостные вероносцы не упустили возможности наказать «вероотступников», как их, Ярмо, брезгливо называли приспешники благоверных святош. И даже не их самих, вовремя отступивших в замок, а жителей Шита-Жогу, чья вина была лишь в том, что они родились и жили в княжестве Ярма... Сколько горожан пострадало, а то и погибло при налётах королевских мародёров, Экзальт не знал. Но по восстановленным строениям угадывались тогдашние разрушения. Экзальт непроизвольно останавливал взгляд то тут, то там, ища привычные линии в знакомых уголках города, а не найдя их, одёргивал себя. Не было смысла думать о той беде – что было, то прошло, и город трудно, но явно возвращался к прежнему миру и достатку под разумной и благожелательной властью Ярма.
Как ни хотелось Экзальту завернуть в родные кварталы, повидать родичей и знакомых после многолетней разлуки, но он направил коня в центр. Туда, где, обрамлённый маленькими на его фоне домами, возвышался прекрасный, ослепительно-белый главный храм, оплот Ярма. Это величественное здание было сердцем Шита-Жогу; нет, оно и было самим Шита-Жогу, потому что город вырос вокруг него, из домишек обслуги храма много поколений назад превратившись в огромный цветущий сад, который не смогли разрушить даже вандалы обоих королей. От храма городские улицы расходились в разные стороны, с одной стороны спускаясь к озеру, с другой упираясь в горы. Но ни вода, ни горы не смогли защитить его от вражьих полчищ.
Тогда, в страшном пятьсот двадцать пятом, Справедливый сурово испытал стойкость и верность своих слуг. Как хотелось тогда до конца сражаться на стенах и улицах родного города, пасть у дверей Великого Храма, забрав за каждую жизнь десяток мерзких жизней слуг Сатаны, реками крови воздав за мучительную гибель родных и друзей на кострах! Но священный долг - даже не столько перед Богом, сколько перед людьми, бедными "внешними", не понимающими нависшего над ними ужаса - требовал любой ценой спасти Орден Ярма. Скрипя зубами, они отдали свой город врагам, закрепились в башнях, сели в обречённую осаду, уповая лишь на чудо. И неустанно исполняли то главное, для чего пришли в этот мир и приняли святую присягу - ритуал удержания Единого от нового Мора. И чудо случилось - с северных гор пришли Кланы, не знающие истинного Лика Единого, но под многими иными ликами поклоняющиеся именно Ему, пришли и доблестно атаковали вольных и невольных слуг Врага.
Экзальт ехал не торопясь - слишком уж хотелось как следует рассмотреть родной город после долгой разлуки. Во все глаза разглядывал старые и новые здания, зеленеющие повсюду деревья, снующих туда-сюда людей. Будь он в ритуальных одеждах Ярма, народ бы почтительно расступался и кланялся. Но на нём был обычный дорожный костюм – тёмные холщовые штаны и неброский кожаный плащ, прикрывавший от взглядов уже привычный, но полученный лишь год назад клановый Знак, что висел на его груди. И Экзальт сполна пользовался прикрытием простоты, неузнанным нырял в узкие улочки, ведущие к центру. Сворачивал, то и дело направляя лошадь из-под солнца широких мостовых в тень меж жмущихся друг к другу домишек. И на каждой улочке на него обрушивались запахи и звуки, присущие только ей, отмечающие её собственной, неповторимой печатью. Экзальт не обращал внимания на эти запахи, когда изо дня в день жил среди них; тогда он проходил мимо, лишь порой втягивая аромат кухонь или кривя носом от вони ремесленных мастерских. Сейчас же они ожили в его памяти неповторимой картой родного города, и Экзальта не отпускало чувство, будто он знал, что ждёт его за поворотом, и мог бы найти свой путь с закрытыми глазами.
Чем больше он приближался к храму, тем уже, но чище и безлюднее становились улицы. Здесь, в старых кварталах, дома были меньше и стояли плотнее, зато люди уже не сновали туда-сюда, чуть ли не сбивая друг друга, дети не галдели на всю улицу, а мелкая домашняя живность не порскала из-под копыт. Поблизости от священного храма, практически в тени его, ещё скрытого за домами, царил относительный покой. Городской суете здесь было не место; нет, Ярмо никогда не требовало от жителей Шита-Жогу степенности – те сами, тонко чувствуя грань неозвученных приличий, в прилегающих кварталах соблюдали почтительную тишину. И чем ближе к святыне, тем тише было на улице – когда храм вырос перед глазами за последним поворотом, Экзальт слышал вокруг лишь гулкий стук копыт собственного коня.
Как ни изменился город, храм был таким же, как всегда. Все последние десятилетия, сколько знал его Экзальт, да и прежде, он стоял здесь незыблемой белой цитаделью веры, такой прекрасной, что даже у вражеской нечисти не поднялась на него рука. Бесчинствуя в городе, они не тронули храм, лишь осквернили его своими фальшивыми ритуалами; но сейчас, после долгих обрядов очищения и освящения, он опять сиял во всей красе.
Экзальт спешился на большой площади, окружающей храм, и повёл коня в поводу. Старые дома, прилегающие к храму, уже давно были приспособлены для постоя паломников и других желанных гостей Шита-Жогу. Ночлег и еда здесь стоили гораздо дороже, чем в других районах города , но весь излишек шёл прямо в казну храма, и так это постояльцы и воспринимали – как пожертвования на нужды Ярма. Были здесь и трактиры, и конюшни, и комнаты для приезжих, и даже лавки с самым необходимым, что могло понадобиться паломникам вдали от дома. Но несмотря на это, тут царил покой. Ни суеты, ни криков зазывал-торговцев, ни шумных застольных компаний, ни тем более пьяных драк. И, конечно, не было тут весёлых домов и прочих заведений для сомнительных развлечений.
Постоялый двор «Под Щитом» Экзальт знал. Конечно, он ни разу не ночевал здесь, но часто проходил мимо по пути в храм. Сейчас ему нужно было где-то оставить утомлённую лошадь, чтоб хоть немного отдохнула от обеденной жары, и он без раздумий свернул к трактиру.
- День добрый... мастер? – едва Экзальт ступил на двор, как из ниоткуда подскочил мальчонка, кланяясь на ходу. Тотчас же заметил Знак из-под скользнувшего в сторону отворота плаща, испугался, поклонился ещё ниже. – Прошу прощения, высокородный господин! Чем могу служить?
- Позаботься о лошади. Я загляну в трактир, потом пойду в храм. Часа через три продолжу путь, лошадь должна быть готова. Я предупрежу заранее.
Глаза Экзальта, ослеплённые полуденным солнцем, не сразу привыкли к темноте, царящей в трактире. Трапезная сейчас, в обеденное время, была полна народу, но где в обычном трактире стоял бы весёлый гомон, здесь было слышно лишь бормотание приглушённых голосов. Тихо стучали ложки о тарелки и бокалы о столешницы, да тут и там двигался стул, скрипя ножками по половицам. Экзальт постоял в дверях, прислушиваясь к этим звукам, вдыхая ароматы простой, но питательной стряпни и всматриваясь в полумрак, заполненный склонёнными над столами силуэтами.
- Господин Экзальт! Неужели? – смутно знакомый голос вырвался из общего фона, заставил кое-кого оторваться от тарелки и оглянуться. Экзальт поморгал, пытаясь различить говорившего среди проявляющихся одно за другим лиц, но в том не было нужды – окликнувший поднялся и шагнул навстречу.
- Новий! – с какой целью Единый свёл их пути здесь и сейчас, Экзальт не задумался ни на мгновение; это, несомненно, была радостная встреча. Мастер Новий, с которым делили тяжкую безысходность осады и не виделись столько лет, собственной персоной стоял перед ним. – Ну что ты, Новий, какой «господин»? Как в войну на «ты» были, так в мире и останемся! – Экзальт не подал руку, а вместо этого притянул Новия за плечо и крепко обнял. – Кровь на мечах мешали, а теперь титулы между нами встанут?
Не то чтоб не смог бы приехать; щедрость Вождя, спасителя и нового командира, а теперь и друга, не знала границ. Даже в разгаре послевоенной неразберихи, когда стычки вспыхивали тут и там без предупреждения и видимого плана, когда опасность могла возникнуть в любой момент, Мику отпустил бы его в гости к родным. Но, как ни доверял Экзальт дружине и своим ребятам в ней, отлучиться в такое время он не мог.
За эти годы Шита-Жогу изменился. Хаос и паника, которые Экзальт оставил за спиной при бегстве в спасительные башни речного замка, превратился в отстроенные наскоро, но вполне аккуратные и добротные домики. Улицы были чистыми и светлыми, и даже деревья, многие из них ещё саженцы, зеленели меж построек. Везде царили покой и процветание, и отчаяние, что заполняло душу шесть лет назад, сейчас обернулось тихой радостью.
Многое он не узнавал. Головорезы Авара, а потом и Базиля, порезвились в городе от всей чёрной души. Безжалостные вероносцы не упустили возможности наказать «вероотступников», как их, Ярмо, брезгливо называли приспешники благоверных святош. И даже не их самих, вовремя отступивших в замок, а жителей Шита-Жогу, чья вина была лишь в том, что они родились и жили в княжестве Ярма... Сколько горожан пострадало, а то и погибло при налётах королевских мародёров, Экзальт не знал. Но по восстановленным строениям угадывались тогдашние разрушения. Экзальт непроизвольно останавливал взгляд то тут, то там, ища привычные линии в знакомых уголках города, а не найдя их, одёргивал себя. Не было смысла думать о той беде – что было, то прошло, и город трудно, но явно возвращался к прежнему миру и достатку под разумной и благожелательной властью Ярма.
Как ни хотелось Экзальту завернуть в родные кварталы, повидать родичей и знакомых после многолетней разлуки, но он направил коня в центр. Туда, где, обрамлённый маленькими на его фоне домами, возвышался прекрасный, ослепительно-белый главный храм, оплот Ярма. Это величественное здание было сердцем Шита-Жогу; нет, оно и было самим Шита-Жогу, потому что город вырос вокруг него, из домишек обслуги храма много поколений назад превратившись в огромный цветущий сад, который не смогли разрушить даже вандалы обоих королей. От храма городские улицы расходились в разные стороны, с одной стороны спускаясь к озеру, с другой упираясь в горы. Но ни вода, ни горы не смогли защитить его от вражьих полчищ.
Тогда, в страшном пятьсот двадцать пятом, Справедливый сурово испытал стойкость и верность своих слуг. Как хотелось тогда до конца сражаться на стенах и улицах родного города, пасть у дверей Великого Храма, забрав за каждую жизнь десяток мерзких жизней слуг Сатаны, реками крови воздав за мучительную гибель родных и друзей на кострах! Но священный долг - даже не столько перед Богом, сколько перед людьми, бедными "внешними", не понимающими нависшего над ними ужаса - требовал любой ценой спасти Орден Ярма. Скрипя зубами, они отдали свой город врагам, закрепились в башнях, сели в обречённую осаду, уповая лишь на чудо. И неустанно исполняли то главное, для чего пришли в этот мир и приняли святую присягу - ритуал удержания Единого от нового Мора. И чудо случилось - с северных гор пришли Кланы, не знающие истинного Лика Единого, но под многими иными ликами поклоняющиеся именно Ему, пришли и доблестно атаковали вольных и невольных слуг Врага.
Экзальт ехал не торопясь - слишком уж хотелось как следует рассмотреть родной город после долгой разлуки. Во все глаза разглядывал старые и новые здания, зеленеющие повсюду деревья, снующих туда-сюда людей. Будь он в ритуальных одеждах Ярма, народ бы почтительно расступался и кланялся. Но на нём был обычный дорожный костюм – тёмные холщовые штаны и неброский кожаный плащ, прикрывавший от взглядов уже привычный, но полученный лишь год назад клановый Знак, что висел на его груди. И Экзальт сполна пользовался прикрытием простоты, неузнанным нырял в узкие улочки, ведущие к центру. Сворачивал, то и дело направляя лошадь из-под солнца широких мостовых в тень меж жмущихся друг к другу домишек. И на каждой улочке на него обрушивались запахи и звуки, присущие только ей, отмечающие её собственной, неповторимой печатью. Экзальт не обращал внимания на эти запахи, когда изо дня в день жил среди них; тогда он проходил мимо, лишь порой втягивая аромат кухонь или кривя носом от вони ремесленных мастерских. Сейчас же они ожили в его памяти неповторимой картой родного города, и Экзальта не отпускало чувство, будто он знал, что ждёт его за поворотом, и мог бы найти свой путь с закрытыми глазами.
Чем больше он приближался к храму, тем уже, но чище и безлюднее становились улицы. Здесь, в старых кварталах, дома были меньше и стояли плотнее, зато люди уже не сновали туда-сюда, чуть ли не сбивая друг друга, дети не галдели на всю улицу, а мелкая домашняя живность не порскала из-под копыт. Поблизости от священного храма, практически в тени его, ещё скрытого за домами, царил относительный покой. Городской суете здесь было не место; нет, Ярмо никогда не требовало от жителей Шита-Жогу степенности – те сами, тонко чувствуя грань неозвученных приличий, в прилегающих кварталах соблюдали почтительную тишину. И чем ближе к святыне, тем тише было на улице – когда храм вырос перед глазами за последним поворотом, Экзальт слышал вокруг лишь гулкий стук копыт собственного коня.
Как ни изменился город, храм был таким же, как всегда. Все последние десятилетия, сколько знал его Экзальт, да и прежде, он стоял здесь незыблемой белой цитаделью веры, такой прекрасной, что даже у вражеской нечисти не поднялась на него рука. Бесчинствуя в городе, они не тронули храм, лишь осквернили его своими фальшивыми ритуалами; но сейчас, после долгих обрядов очищения и освящения, он опять сиял во всей красе.
Экзальт спешился на большой площади, окружающей храм, и повёл коня в поводу. Старые дома, прилегающие к храму, уже давно были приспособлены для постоя паломников и других желанных гостей Шита-Жогу. Ночлег и еда здесь стоили гораздо дороже, чем в других районах города , но весь излишек шёл прямо в казну храма, и так это постояльцы и воспринимали – как пожертвования на нужды Ярма. Были здесь и трактиры, и конюшни, и комнаты для приезжих, и даже лавки с самым необходимым, что могло понадобиться паломникам вдали от дома. Но несмотря на это, тут царил покой. Ни суеты, ни криков зазывал-торговцев, ни шумных застольных компаний, ни тем более пьяных драк. И, конечно, не было тут весёлых домов и прочих заведений для сомнительных развлечений.
Постоялый двор «Под Щитом» Экзальт знал. Конечно, он ни разу не ночевал здесь, но часто проходил мимо по пути в храм. Сейчас ему нужно было где-то оставить утомлённую лошадь, чтоб хоть немного отдохнула от обеденной жары, и он без раздумий свернул к трактиру.
- День добрый... мастер? – едва Экзальт ступил на двор, как из ниоткуда подскочил мальчонка, кланяясь на ходу. Тотчас же заметил Знак из-под скользнувшего в сторону отворота плаща, испугался, поклонился ещё ниже. – Прошу прощения, высокородный господин! Чем могу служить?
- Позаботься о лошади. Я загляну в трактир, потом пойду в храм. Часа через три продолжу путь, лошадь должна быть готова. Я предупрежу заранее.
Глаза Экзальта, ослеплённые полуденным солнцем, не сразу привыкли к темноте, царящей в трактире. Трапезная сейчас, в обеденное время, была полна народу, но где в обычном трактире стоял бы весёлый гомон, здесь было слышно лишь бормотание приглушённых голосов. Тихо стучали ложки о тарелки и бокалы о столешницы, да тут и там двигался стул, скрипя ножками по половицам. Экзальт постоял в дверях, прислушиваясь к этим звукам, вдыхая ароматы простой, но питательной стряпни и всматриваясь в полумрак, заполненный склонёнными над столами силуэтами.
- Господин Экзальт! Неужели? – смутно знакомый голос вырвался из общего фона, заставил кое-кого оторваться от тарелки и оглянуться. Экзальт поморгал, пытаясь различить говорившего среди проявляющихся одно за другим лиц, но в том не было нужды – окликнувший поднялся и шагнул навстречу.
- Новий! – с какой целью Единый свёл их пути здесь и сейчас, Экзальт не задумался ни на мгновение; это, несомненно, была радостная встреча. Мастер Новий, с которым делили тяжкую безысходность осады и не виделись столько лет, собственной персоной стоял перед ним. – Ну что ты, Новий, какой «господин»? Как в войну на «ты» были, так в мире и останемся! – Экзальт не подал руку, а вместо этого притянул Новия за плечо и крепко обнял. – Кровь на мечах мешали, а теперь титулы между нами встанут?
- 66_Белая цитадель.jpeg (78.39 КБ) 703 просмотра
На земле
Re: За тебя: Надежда
Новий впервые появился в "Истории" - https://clubpn.org/phpBB3/viewtopic.php?p=42601#p42601 Там события, о которых вспоминает Экзальт, даны его глазами, и можно многое узнать о нём самом.
Re: За тебя: Надежда
Деспер уже давно не считал время.
Оно потеряло всякий смысл в тот самый момент, когда он, вынырнув из-под плотного купола деревьев, увидел руины вместо родного дома. Остановилось, замерло, и с тех пор потекло само по себе, без его участия, как будто не его жизнь, а чья-то другая проходила перед его глазами, а он был лишь зачарованным наблюдателем, глядящим на затихающие сполохи огня и рваные на ветру клубы дыма.
Даже когда время это почти застывало, и мгновения тянулись бесконечно, Деспер не считал их; если эти мгновения были заполнены мучением, он лишь страстно желал, чтобы как можно скорее они сменились другими, а если радостью, то надеялся, что они продлятся подольше. Но ни одной мысли у него не было как-то на это повлиять; для него, пылинки в круговерти событий, ни этого влияния, ни самого времени уже не было.
Но меры этого времени для него существовали. Времена года сменяли друг друга, разбивая жизнь на яркие, беспечные, заполненные весёлым риском месяцы лета и глухие, мрачные, холодные и голодные зимы, в которые он прятался по укромным уголкам, уповая лишь на то, что никто не позарится на его захудалые пристанища и их потрёпанного обитателя. Мерой поменьше были сутки. Спокойные дни, которые можно было провести в городской толпе, прибиться к ней, раствориться и позволить ей увлечь себя за собой, пронося прямо под носом городской стражи. И бесшабашные, смертельно опасные ночи, когда город затихал, и на смену бурной толпе приходили хищники, крадущиеся во тьме, скрытые её надёжным пологом от лишних глаз, породнившиеся со мраком, своим единственным укрытием от глаз чуткой добычи. Такие же хищники, как он сам.
Самой малой мерой, и самой ценной, были мгновения. Едва слышное, похожее на шелест листвы шуршание его шагов, тихое дыхание, биение его сердца за миг до рокового удара. Деспер и ненавидел, и обожал эти моменты, когда кровь быстрее бежала по жилам и шумела в ушах, когда руки сами повторяли заученные движения, когда всё его естество будто превращалось в неудержимую реку, чтобы слиться с другой рекой, и тотчас же ринуться водопадом в пропасть, вслед за ухнувшим сердцем, и вынырнуть оттуда одним-единственным мощным потоком, вобравшим в себя силу бездыханного тела, мягко упавшего к его ногам. Ради этого мига Деспер был готов на многое. Он любил свою работу.
Сейчас мерилом времени стала боль.
Его плечи, растянутые тугими цепями, жгло так, что становилось трудно дышать. Запястья, в которые впивались тяжёлые браслеты, он уже плохо чувствовал, как и затёкшие от неудобной позы ноги. Он постоянно двигался, сколько позволяли оковы, слегка меняя положение и напрягая и расслабляя конечности, но это помогало слабо. Дознаватель, как и сам Деспер, прекрасно знал, как надолго обезвредить жертву – даже опади сейчас цепи трухой, Деспер просто свалился бы, не в силах использовать измученные мышцы. Внутреннее чувство времени, логические размышления, даже свет, проникающий в крошечное окошко – всё это обманчиво внушало ему, что сидит он здесь целую вечность; лишь боль, боль не могла лгать. Она, нарастая размеренно и неумолимо, возвращая к давнему, но незабываемому опыту обучения в Башне, безошибочно сообщала ему, что прошло чуть больше часа.
От слабости Деспера начало мутить. Это состояние было ему знакомо – и непомерная усталость, такая свинцовая, что только боль не давала провалиться в сон, и круги перед глазами, и появляющиеся из ниоткуда видения, миражи-обманки на грани действительности и фантазии, и лёгкий, прозрачный звон в ушах. Голова всё тяжелела, но каждый раз, когда Деспер, поддавшись слабости, ронял её на грудь и начинал заваливаться на бок, рывок цепи за руку будто кинжалом пронзал плечо и выдёргивал его обратно в реальность. Он попытался найти равновесие, чтобы нагрузить плечи равномерно, откинул голову на острые камни стены и прикрыл глаза. Не думал ни о чём; даже о том, что хуже боли только неизвестность. Всё равно в этом не было бы смысла; ни действия его, ни мысли не смогли бы улучшить его положение.
Он вздрогнул, услышав голоса. Двое шли сюда по коридору. Одна поступь, ненавистная до глубины души, принадлежала дознавателю; другую он не знал.
- Идём сразу к нему. Я хочу поговорить с ним.
Женский голос. Не тихий и вкрадчивый начальницы дознавателя, а совсем другой – глубокий, спокойный, уверенный голос открытой власти.
- Но, Старшая, - слова дознавателя на фоне собеседницы звучали жалким лепетом, - зачем?
- Я хочу узнать у него лично, что он слышал. Если ты настаиваешь на жалобе, проводи меня к нему.
- Но если... всё-таки...
- Немедленно.
Оно потеряло всякий смысл в тот самый момент, когда он, вынырнув из-под плотного купола деревьев, увидел руины вместо родного дома. Остановилось, замерло, и с тех пор потекло само по себе, без его участия, как будто не его жизнь, а чья-то другая проходила перед его глазами, а он был лишь зачарованным наблюдателем, глядящим на затихающие сполохи огня и рваные на ветру клубы дыма.
Даже когда время это почти застывало, и мгновения тянулись бесконечно, Деспер не считал их; если эти мгновения были заполнены мучением, он лишь страстно желал, чтобы как можно скорее они сменились другими, а если радостью, то надеялся, что они продлятся подольше. Но ни одной мысли у него не было как-то на это повлиять; для него, пылинки в круговерти событий, ни этого влияния, ни самого времени уже не было.
Но меры этого времени для него существовали. Времена года сменяли друг друга, разбивая жизнь на яркие, беспечные, заполненные весёлым риском месяцы лета и глухие, мрачные, холодные и голодные зимы, в которые он прятался по укромным уголкам, уповая лишь на то, что никто не позарится на его захудалые пристанища и их потрёпанного обитателя. Мерой поменьше были сутки. Спокойные дни, которые можно было провести в городской толпе, прибиться к ней, раствориться и позволить ей увлечь себя за собой, пронося прямо под носом городской стражи. И бесшабашные, смертельно опасные ночи, когда город затихал, и на смену бурной толпе приходили хищники, крадущиеся во тьме, скрытые её надёжным пологом от лишних глаз, породнившиеся со мраком, своим единственным укрытием от глаз чуткой добычи. Такие же хищники, как он сам.
Самой малой мерой, и самой ценной, были мгновения. Едва слышное, похожее на шелест листвы шуршание его шагов, тихое дыхание, биение его сердца за миг до рокового удара. Деспер и ненавидел, и обожал эти моменты, когда кровь быстрее бежала по жилам и шумела в ушах, когда руки сами повторяли заученные движения, когда всё его естество будто превращалось в неудержимую реку, чтобы слиться с другой рекой, и тотчас же ринуться водопадом в пропасть, вслед за ухнувшим сердцем, и вынырнуть оттуда одним-единственным мощным потоком, вобравшим в себя силу бездыханного тела, мягко упавшего к его ногам. Ради этого мига Деспер был готов на многое. Он любил свою работу.
Сейчас мерилом времени стала боль.
Его плечи, растянутые тугими цепями, жгло так, что становилось трудно дышать. Запястья, в которые впивались тяжёлые браслеты, он уже плохо чувствовал, как и затёкшие от неудобной позы ноги. Он постоянно двигался, сколько позволяли оковы, слегка меняя положение и напрягая и расслабляя конечности, но это помогало слабо. Дознаватель, как и сам Деспер, прекрасно знал, как надолго обезвредить жертву – даже опади сейчас цепи трухой, Деспер просто свалился бы, не в силах использовать измученные мышцы. Внутреннее чувство времени, логические размышления, даже свет, проникающий в крошечное окошко – всё это обманчиво внушало ему, что сидит он здесь целую вечность; лишь боль, боль не могла лгать. Она, нарастая размеренно и неумолимо, возвращая к давнему, но незабываемому опыту обучения в Башне, безошибочно сообщала ему, что прошло чуть больше часа.
От слабости Деспера начало мутить. Это состояние было ему знакомо – и непомерная усталость, такая свинцовая, что только боль не давала провалиться в сон, и круги перед глазами, и появляющиеся из ниоткуда видения, миражи-обманки на грани действительности и фантазии, и лёгкий, прозрачный звон в ушах. Голова всё тяжелела, но каждый раз, когда Деспер, поддавшись слабости, ронял её на грудь и начинал заваливаться на бок, рывок цепи за руку будто кинжалом пронзал плечо и выдёргивал его обратно в реальность. Он попытался найти равновесие, чтобы нагрузить плечи равномерно, откинул голову на острые камни стены и прикрыл глаза. Не думал ни о чём; даже о том, что хуже боли только неизвестность. Всё равно в этом не было бы смысла; ни действия его, ни мысли не смогли бы улучшить его положение.
Он вздрогнул, услышав голоса. Двое шли сюда по коридору. Одна поступь, ненавистная до глубины души, принадлежала дознавателю; другую он не знал.
- Идём сразу к нему. Я хочу поговорить с ним.
Женский голос. Не тихий и вкрадчивый начальницы дознавателя, а совсем другой – глубокий, спокойный, уверенный голос открытой власти.
- Но, Старшая, - слова дознавателя на фоне собеседницы звучали жалким лепетом, - зачем?
- Я хочу узнать у него лично, что он слышал. Если ты настаиваешь на жалобе, проводи меня к нему.
- Но если... всё-таки...
- Немедленно.
- 67_Мерило времени.jpg (34.62 КБ) 290 просмотров
На земле
Re: За тебя: Надежда
Ох, мороз по коже! До жути реалистично получилось. Бедный Деспер!
Re: За тебя: Надежда
Жалко «малыша», который черпает энергию, забирая жизнь своих целей?
А «знакомое состояние» действительно знакомо, это из собственного опыта
.На земле
Re: За тебя: Надежда
Бесподобно красивые описания мерил времени!
Времена года, месяцы, сутки... дни, ночи.
И вот боль!.. Уже постоянная, наверняка, мало меняющаяся по силе и ощущениям. Не дающая уйти в сон.
Да, жутко и страшно.
И литературно на высоте!
Времена года, месяцы, сутки... дни, ночи.
И вот боль!.. Уже постоянная, наверняка, мало меняющаяся по силе и ощущениям. Не дающая уйти в сон.
Да, жутко и страшно.
И литературно на высоте!
Re: За тебя: Надежда
На земле